Без жажды познания нет творчества. Однако когда творец начинает ВЕЩАТЬ, значит, учиться пора у него самого. И здесь вовсе не обязательно, чтобы художник писал иконы или перелагал библейские сюжеты — достаточно того, что ценность своего искусства он излагает языком, понятным окружающим. А что есть настоящее искусство, как не истина?
Новосибирский художник Сергей Мосиенко, правда, не избежал библейских тем. И даже проявил себя в качестве литератора, создав свой апокриф, стилизованный под библейский текст. Но к своей истине пришел только сейчас, в свои 62 года — когда можно взглянуть на прожитую жизнь со стороны. Мемуары ведь пишут не только писатели и ушедшие в отставку политики.
Мемуары художника — своего рода ностальгия. Цикл работ «Alba Vita» («Белая жизнь»), над которым работает Мосиенко сегодня — ностальгия по советскому прошлому. Несколько лет назад в своей книге «ЗАО «ПАРК» художник уже создал идеалистическую утопию заново отстроенного ВДНХ, ставшего неким экспонатом и одновременно ковчегом ушедшей советской жизни.
Сегодня, уже в своих картинах, художник опять ведет некую игру, заигрывая со зрителем — без всякой политической подоплеки. Просто в знакомых вещах он находит отражение прошлого своей страны. А оно — даже в мелочах. Например, в незамысловатых скульптурах в форме вазочек, которыми были в то время наводнены парки. Художник акцентирует на них внимание, выделяя белыми силуэтами на общем композиционном фоне работы.
Или вот словно разбросанные по полотну фигурки животных, среди которых почему-то оказывается танк. И только название «Тир» дает ответ на этот вопрос. «Эдакие псевдогипсовые композиции» — именует свое творение художник. Наверно, подобной «белой вороной» ощущал cебя любой здравомыслящий и жадный до творчества романтик в советской России. Однако сколько радости все-таки приносило это время! Не было особого богатства, но не было и нищеты. Были идеологические собрания? Но ведь они имели свой резон: сохранение нравственности.
Тоска по нравственности — пожалуй, это лейтмотив всего Мосиенко, и литератора, и художника, и философа. При всей миллениумости своих картин, при наличии глобального космополитического мышления сибирский Рембрандт (как называют этого художника из-за пристрастия к свету в живописи) придерживается традиций — как в творчестве, так и в своих жизненных воззрениях.
— С возрастом вообще ностальгия по всему возникает — даже по вчерашнему дню. Прошел день — и кажется, что он был таким хорошим! Просто, наверно, пришло время делать то, чего ты в жизни коснулся, через что прошел, — начал свое откровение нашей газете Сергей Сергеевич.
В мастерской Мосиенко особенно выделяется полотно со спящей Венерой. Однако это не обычная салонная работа. Венера спит под музыку уродливого шута. Шутам ведь раньше при королевских дворах разрешалось говорить то, что никому не дозволялось.
— Шут часто встречается в ваших работах. Себя, художника, вы тоже изображали в таком облике. Вы — правдолюбец (это я насчет политического содержания картин)?
— Ну, политического содержания ПЛАКАТОВ, правда, я за свою жизнь наделал много. Когда общество было политизировано, тогда людям было интересно разобраться в социально-политической ситуации. В начале Перестройки люди с работы сбегали, чтобы посмотреть заседание Верховного Совета! Сейчас это никого не волнует: сейчас выросло поколение людей уже послеперестроечных, у которых кроме денег и возможности их приобретения других интересов нет. Это не их вина — их беда, что их воспитали такими, потому что и телевидение, и радио только про деньги говорят. Поэтому политика сейчас ушла в очень узкий аспект. И мои карикатуры (обыгрывающие разные ситуации) на наших руководителей, город, государство в газете «Новая Сибирь», с которой я давно сотрудничаю, интересны только тем людям, кому небезразлична внутренняя или внешняя политика государства.
— Карикатура ушла в юмор: идет человек. Поскользнулся на банановой кожуре. Упал. Разве это смешно? Юмора же как такового нет — есть хохма. А хохма вызывает уже не смех, а ржание. Тривиальное стало нормой жизни. Взять хотя бы эстрадные песни — слушать невозможно: сам сочинил, сам наизусть выучил, сам исполняет, с кучей ошибок!
Говорить о жизни, о вечном Мосиенко гораздо легче, чем объяснять свои работы. Это то же самое, если попросить поэта нарисовать свои стихи. Художник бережно достает работу, написанную в привычном для него стиле условного реализма. Портрет отца, Героя Советского Союза.
— Вот на этой картине, например, понятно, что отец изображен в виде летчика, — поясняет Сергей Сергеевич. — Крылья, с одной стороны — крылья ангела, ведь отца давно нет в живых. А с другой — заметно, что это крылья военного самолета. В руках он держит символическую конструкцию, напоминающую некое техническое устройство. А вот сбоку — лента с изображением важных вех в его жизни, причем словно на негативах (он ведь занимался фотографией). То есть я делаю вещи, вполне понятные без объяснений. При этом они на грани с сюрреальностью: когда изображено то, что есть, и то, чего быть не может.
Вот спрашивают меня, допустим: что вы хотели сказать такой-то картиной? А как я отвечу? Ведь если я начинаю что-то говорить, то перестаю быть художником, а становлюсь литератором.
— Означает ли это, что вы рисуете спонтанно? Или изначально определенный образ, идея, цветовая гамма в голове сидит, притаившись?
— Есть тема, безусловно, которую я начинаю, а потом она может развиться во что-то дальше. А может так и остаться. Если сравнить с музыкой, то это, скорее всего, джазовая импровизация. Не классическая музыка, которую надо выучить именно так, как она написана в редакции автора и дирижера, а заданная импровизация — композиция. Армстронг ведь каждый раз исполнял одну и ту же вещь по-разному. Так же и здесь: даже когда меня просят сделать копию своей же картины, у меня получается АВТОРСКИЙ повтор — он не является стопроцентным повторением работы.
— У меня есть определенная символика. Но чтобы вот из картины в картину переходило — то разве что различные декоративные элементы: цветные пятна, геомет-рические фигуры. Например, шар — самая идеальная форма. И она появляется везде, где природа создает что-то вечное: будь это шар земной или планета солнечной системы, или это вообще движение планет вокруг солнца или нашей солнечной системы во Вселенной — это все какие-то шарообразные или кругообразные формы и направления. И этот символ определенно является сопутствующим в моих работах.
Мосиенко — человек будущего. Именно «человек» — как гражданин своей страны, а не просто художник — Мосиенко мыслит глобально. Его идея сделать Новосибирск культурной столицей целой Евразии смела и даже в чем-то утопична. Но в какие времена новые веяния науки и искусства не были встречены в штыки?
В двух словах проект Мосиенко-Тайченачевой заключается в следующем: в окрестностях Ново-сибирска будет создана некая заповедная зона, разбита на участки, каждый из которых будет отдан в распоряжение конкретной стране, которая попытается создать соответствующую атмосферу — путем ландшафтного дизайна, воссоздания достопримечательностей своей страны в форме макетов, национальной кухни, обычаев и т.д. Это не должно превратиться в очередную выставку-ярмарку, а являть истинный облик и дух конкретной страны нашего евразийского континента, создавая эффект присутствия у посетителей.
— Когда вы приезжаете, скажем, во Францию, вам же не показывают достижения народного хозяйства, а ведут в Лувр, на Эйфелеву башню, — говорит художник. — С помощью подобных мини-городов туристы получат возможность как бы посетить в один присест сразу несколько стран — за один отпуск у них это вряд ли получится. А здесь — не только будет удовольствие для души, но и экономия на поездке.
Конечно, проект Мосиенко вызывает ряд сомнений: а захотят ли страны терять брендовую привлекательность своей страны (чтобы ее кто-то копировал в дремучей Сибири)? Сразу возникает и опасность терроризма, и взаимного сосуществования представителей разных национальностей. И, в конце-концов, еще силен стереотип с корнем «Сибирь»: многие рядовые россияне удивляются, узнав, что в Н-ске есть метро и культурная жизнь, а каково поверить в чудо иностранцам, аналога которому вообще нет в мире!
— Кто-то сразу начинает противоречить: мол, статус культурной столицы дается всего на год. Но ведь у нас просто игра! Называют Сибирь тьмой тараканью? Но ведь сегодня проблемы с климатом вполне решаемы. Есть масса вариантов, как обезопасить любую скульптуру от природных воздействий. И международный опыт накоплен, и российский опыт. Другое дело, что это все нужно реализовывать.
— Пока нет. Мы со студентами работаем на таких гипотетических территориях. Но, тем не менее, эти территории находятся в районе Новосибирска. Как только эта идея обретет какую-то плоть и кровь, то, в принципе, потом архитектурно привязать этот проект можно будет очень легко к любому месту — в этом его универсальность. Нужно лишь решиться на это, и не на уровне Новосибирска, а как минимум — России, а еще лучше — евразийских государств, потому что такое решение должно приниматься коллективно.
Наш континент, евразийский, в мире самый большой. Россия помогает разделить народную культуру на европейскую и азиатскую. Так вот Новосибирск, находясь в центре евразийского континента, как раз логично мог бы стать именно культурной столицей. И сюда бы съезжались все представители. А потом, если бы эта идея понравилась, аналогичную вещь можно было бы сделать на американском континенте — там была бы культурная столица американских государств. Аналогичная идея может быть реализована и в Африке.
— У нас пока нет возможности широко пропагандировать этот проект за рубежом. Но вот архитектор Татьяна Тайченачева (мы разрабатываем проект совместно) связывалась со студентами и преподавателями в Японии, во Франции, в регионах и городах России, включая Москву и Питер — интерес есть, потому что сегодня людям вообще интересна какая-то культурная интеграция. Культура ведь разрушается. Культурное наследие — это открытия ученых, произведения искусства. А у нас, к сожалению, сейчас искусство вымывается так называемым актуальным искусством: сиюминутным коммерческим развлечением.
Вы посмотрите, что происходит в городах Европы: появляются, как я их называю, антикультурные направления, сродни хулиганским выходкам: граффити, паркуры… У молодежи это все, конечно, имеет свое название. Но я считаю, что если человек ночью втихаря портит краской чужую собственность — это не творчество. Плюнул в урну или плюнул мимо — и из этого можно соревнования устроить.
В какую бы красивую обертку ни заворачивать эти фокусы, они остаются хулиганскими. В России иногда это делается на дорожных знаках, на автобусных остановках, что мешает людям ориентироваться в городской среде — это преступ-ление просто!
Россия с позиций зрелой демократии — страна дикая. Нам РАНО ориентироваться на европейские государства во всех отношениях.
— Это другое. Этот проект международный. В Европе и Азии сегодня около 100 государств. Если они все вместе возьмутся за реализацию этого проекта, это будет колоссальная школа жизни в лучшем понимании — тогда будет собираться, интегрироваться культура, а не разрушаться, что сейчас мод-но. Вы посмотрите: сколько сейчас в рекламных роликах всевозможных товаров рекламируется через разрушение, не говоря уже о фильмах. А ведь, по большому счету, ты сначала создай новое, а потом — разрушай старое.
