Постигло нас однажды стихийное бедствие под названием «ремонт». Поскольку в мои пятничные обязанности не входит написание рассказов в стиле «хоррор», подробные описания пропускаю, у многих, думаю, и так волосы зашевелились.
Итак, постигло. Но, как было написано на знаменитом кольце царя Соломона, «прошло и это». И настало время творческой работы по организации полученного пустого пространства, сиречь, обстановки её мебелью.
С нашей с мужем (к счастью, общей) точки зрения, лучший дизайн интерьера – это когда глаз не цепляется ни за цветочки на обоях, ни за бантики на портьерах, ни за безделушки на полках. Вот есть у меня один горшок с орхидеей – мужики в додзё с восьмым марта поздравили – и хватит.
При таких запросах (и при той конфигурации квартиры, каковая досталась нам ещё с советских времён после переезда по обмену из далёкого Бибирева в исторический Центр) использование готовой мебели исключалось. Нужен был мастер, способный ваять по заказу и по капризу.
Ура: такой нашёлся.
Как все художники, он оказался с изрядным прибабахом практически на всю голову, но поскольку я тоже, мягко говоря, не отличаюсь тем, что в обществе принято называть абсолютным психическим здоровьем, мы в общем и целом спелись. Даже, можно сказать, подружились, ибо заказ был большой, а при свойственной мастеру тщательности работа заняла несколько месяцев. Хотя спевка была, что греха таить, довольно сложным процессом.
Нет, против моих нестандартных запросов относительно конфигурации шкафов мастер отнюдь не возражал. Ибо ему и самому было интересно, что же такое из этого выйдет. Его страшно коробило другое. А именно – то, что я, женщина, постоянно высказываю ему, мужчине, свои соображения относительно текущей работы. Впрочем, это входило в мои обязанности как заказчика, и мастера обижали не мои творческие предложения, а то прискорбное обстоятельство, что почти все они на поверку оказывались дельными.
Иногда, когда мастер думал, что меня нет дома или я не слышу, он жаловался моему мужу на то, что у него неправильная жена, что баба такой быть не должна, что она должна, в общем-то, быть существом беспомощным и с трудом владеть устной речью, не говоря уже, что иметь, к примеру, хороший глазомер ей просто неприлично.
— Нет, Серёга, ну помнишь, как мы с тобой полчаса стояли и думали: делать полку сорок сантиметров или пятьдесят, – горевал мастер за чашкой чаю, – а она мимо прошла, даже не остановилась, и этак через плечо: делайте тридцать! И ведь угадала! Ну так же не бывает!..
Муж с видом опытного психотерапевта подливал страдальцу заварки, кипяточку и сочувственно кивал.
— Да как ты с ней живёшь, вообще? – вздыхал мастер.
Муж в ответ дипломатично молчал. Объяснять мастеру, что жизнь с женой, которая может без рулетки отличить тридцать сантиметров от сорока, его не угнетает, а скорее наоборот, – значило глубоко уязвить тонкую душевную организацию художника (в прошлой жизни он, как и я, был музыкантом). Обладая весьма чувствительной натурой, наш мастер мог в любой момент сказать, что сегодня у него больше нет вдохновения и возобновить работу он сможет только послезавтра. И шкаф снова отложится.
Поэтому, когда мастер начинал заводить долгие душеспасительные разговоры уже лично со мной, мне поначалу приходилось прикладывать некоторые усилия, чтобы не запустить в него шуруповёртом. Сия духовная практика со временем удавалась мне всё лучше. В конце концов я научилась не только пропускать нравоучения мимо ушей, но и поддакивать в нужных местах с уместно-глупым выражением лица.
— Женщина – это прежде всего Мать! – вещал мастер, устанавливая уровень и внимательно глядя на пузырёк. – Твоя первая, главная и единственная обязанность – вынашивать и рожать детей!
— Тогда мужчина – в первую очередь Отец и его первая, главная и единственная обязанность – их зачин…
— Ты не передёргивай. Мужчина это мужчина, у него много функций. А от тебя больше ничего не требуется! А эти твои книжки…
— Деньги нужны, – покаянно вздыхала я. – Вот, например, на этот шкаф. Муж свои уже все на ремонт истратил…
— Ну, разве что так, – кивал мастер. – Хорошо, что ты сама это понимаешь. Ты, конечно, умная, хотя и баба. Бабы обычно этого не понимают. Мужу помогать – это хорошо, время сейчас тяжелое, но бабы обычно думают, что их книжки – это нечто нужное и серьёзное. Но твоё главное дело — рожать! Это единственное, что у женщины хорошо получается, потому что она именно для этого и есть. Ты вот почему не рожаешь? А потому что слишком умная. Потому что хочешь быть как мужчина.
— Ой, правда? – хлопала ресницами я. – Ой, а я-то думала, потому что…
— Это ты брось, женщина правильно думать не умеет, – отвечал мастер, – не обижайся, я тебе добра желаю. Муж тебе такого не скажет, побоится обидеть, а мне что, мы с тобой поговорим да разойдёмся, нам вместе детей не крестить. Ты в общем баба неглупая, я с тобой поэтому прямо говорю, без подъездов. Так что ты меня слушай. Я тебе скажу, что мужчине от женщины надо на самом деле. Все эти бла-бла про личность, развитие – бред. Баба должна знать своё место. Только тогда её будут любить по-настоящему, а не притворяться. Ты мужу должна в рот смотреть, слушать, что он тебе скажет, а сама не высовывайся, ему это неприятно. Он – главный, просто потому что он мужчина. Он – человек. А ты – баба. Так уж мир устроен.
— Вы прямо как некоторые наши священники говорите! – восхищённо вздыхаю я. Когда разговор начинал меня доставать, я пускаю в ход главный козырь: священников мастер ненавидит со всею пылкостью пожилого комсомольца.
— Иногда даже попчто-то умное говорят, – после обескураженной паузы, скривившись, как от зубной боли, цедит мастер и включает циркулярную пилу.
…Шкаф вышел – загляденье. Произведение искусства, шедевр инженерной мысли. В день окончания работы мы втроём стояли, в торжественном молчании созерцая монументальный плод наших совместных усилий, а потом пили на кухне вино и прощались, как однополчане в День Победы. В этот миг мы все были друзьями, искренне простившими друг другу все несовершенства. В конце концов, мастер прав: нам с ним детей не крестить, поговорили и разошлись, а наша японская мечта о шкафе-невидимке, куда можно убрать буквально всё, – вот она. С виду – просто гладкая стена от пола до потолка, но с двумя огромными зеркалами, увеличившими мизерную комнатку чуть ли не вдвое. Молчаливый памятник золотым рукам, дипломатическому искусству и актёрскому мастерству.
Как известно, главный ключ к успеху – это ключ от спортзала. У меня есть: однажды меня назначили дежурной, а потом забыли забрать. И теперь я могу явиться туда практически в любое время и на досуге, в одиночестве, с оружием в руках поразмышлять о технических тонкостях, на которые в условиях группового занятия никогда нет времени.
Беру нагинату потяжелее. В парных упражнениях я её не использую – ещё прилетит кому-нибудь, а мы не кендоисты, нам доспехов не выдают. А по манекену – самое то.
С соседнего татами за мной наблюдает тренер рукопашников (чтобы окупить зал, наши сенсеи сдают его в субаренду). Я не очень люблю, когда на меня смотрят посторонние. Особенно когда я с нагинатой, ибо её тренировочный – деревянный – аналог сильно напоминает пресловутое весло, а мы с ним в паре – всем известную советскую скульптуру.
Если не знать принципов действия этого устрашающего предмета, можно только пожалеть того, кто в данный момент наслаждается отработкой ударов из раздела нагината-дзюцу. Соседский тренер, видимо, как раз и не в курсе, что нагината в Японии традиционно являлась преимущественно женским видом оружия. Поэтому на меня он смотрит с очень странным выражением лица.
Когда я останавливаюсь подышать и подумать, он решается:
— Извините, девушка, – изысканно вежливо произносит он, – а можно спросить: почему вы, такая молодая и красивая, занимаетесь таким тяжёлым видом спорта?
Я смотрю в его глаза и вижу в них всё то же: обиду. Обиду на то, что я, такая молодая и красивая, не хочу покорно склонить свою маленькую головку на его сильное плечо.
Он, кстати, глубоко неправ. Я отнюдь не против сладостного отдыха на надёжном мужском плече. Однако иметь полностью атрофированные мышцы шеи от злоупотребления летаргическим сном на чьих бы то ни было плечах мне как-то совсем не хочется.
Но и портить дяденьке настроение спорами – тоже. И так, бедный, переживает. Столько лет потратил на тренировки, чтобы почувствовать себя сильным не только физически, но и морально… видно, что-то помешало этому чувству нормально развиться. Бывает.
— Ой, вы знаете, – смущённо лопочу я, – это меня мой муж сюда отправил…
Самое смешное, что я говорю чистую правду. Человек, который знает меня не как функцию, а как человека, увидел мою потребность раньше, чем её увидела я сама. Я отнюдь не испытала энтузиазма, когда он посоветовал мне прийти сюда. Что? Я? На фехтование?! Дорогой, ты серьёзно? Ладно, ладно, так и быть, но только ради тебя и чтобы избавиться от целлюлита… Но когда я взяла в руки оружие, я вдруг почувствовала, что это не «круто», не «классно», не «прикольно» и не ещё как-нибудь. Что в моём случае это было всего лишь правильно .
Хотя могла бы и сама понять. Ведь всю мою церковную жизнь больше всего меня вдохновляли именно слова о том, что во Христе «несть мужеск пол, ни женский», но все мы – воины Христовы. У каждого из нас есть любимые слова и цитаты, в Писании каждый может найти своё. Кому – веселиться о чадах, кому – размышлять о тайнах Промысла Божия, кому – плакать при Кресте. Мне же, судя по всему – сражаться…
— Ах, ну то есть, вам это просто нравится, – с облегчением вздыхает тренер.
— Да, очень, – улыбаюсь я.
«То есть, вы не для того, чтобы мериться силой с мужчинами, то есть вы понимаете, что мы всё равно сильнее, ведь понимаете, правда?», – не уточняет он вслух.
Я молча поглаживаю отполированное древко нагинаты. Скольких женщин Японии грозная сестра этой деревяшки когда-то уравняла в настоящем, смертельном бою с воинами-мужчинами. Оружие вообще уравнивает, и при одинаковой степени мастерства итог боя зависит не от силы, а от чего-то другого.
От чего же?
Может быть, от того же, что и итог самой жизни: от правильной мысли. Я правильным образом мышления не страдаю, но древние школы как раз и существуют для таких бестолочей как я. И они утверждают: кем бы ты ни был, не стремись превзойти другого, стремись победить самого себя.
