С Латвией у Марины Смирновой самые теплые отношения — тут живут ее близкие друзья, у которых она не раз гостила. За все эти годы она так и не решилась побывать на месте гибели своего друга.
В этом году Марина совсем уж было собралась — сразу после фестиваля попросила у организаторов машину, чтобы проехать роковые километры, но наутро… заболела. Похоже, что у Цоя и впрямь была прямая линия с небесами — недаром ведь в свое время он посвятил Марине песню «Когда твоя девушка больна».
Кадр из фильма Рашида Нугманова «Игла» (1988): Виктор Цой и Марина Смирнова
— Вы часто участвуете в фестивалях памяти Цоя?
— В свое время, когда в 90-х годах я работала на питерском радио «Балтика», мне приходилось вести разные небольшие мероприятия на сцене, а потом ко мне стали обращаться в связи с годовщинами Цоя. Как-то даже пошутила: раз в пять лет я — звезда.
— Вы — не профессиональная актриса, учились на архитектора. Удалось что-то построить?
— Нет. Это были советские времена. Не было особой возможности творчески реализовать себя в архитектуре. Надо было сидеть в скучной конторе и создавать вид бурной деятельности. Поэтому после первого образования я сразу получила еще одно — художественное педагогическое.
— Когда на вашем горизонте возник фильм «Игла»??
— Во время учебы.
— Роль экзальтированной медсестры Дины сильно повлияла на вашу жизнь?
— В том то и дело, что сама я всему этому никогда не придавала значения. Я уже до «Иглы» дружила и с Витей, и с гитаристом группы «Кино» Георгием Каспаряном, и вообще была полностью погружена в андеграундную среду — в тот момент она была очень небольшой, достаточно элитарной и насыщенной творчеством. Однажды Витя пришел и говорит: Марин, я тут в кино снимаюсь в Алма-ате — хотим позвать тебя.
Я засомневалась, боялась его подвести — у меня никогда даже мечты не было стать актрисой, и я не представляла себе, что это такое. Он стал уговаривать. Сообщил, что перепробовались множество актрис — никто не подходит. Времени на пробы больше нет, а им надо запускаться. И Наташа (Разлогова — гражданская жена Цоя, кинокритик — прим. ред.) считала, что я подхожу.
Как я узнала через двадцать лет, Рашид тогда спросил Цоя: с кем тебе было бы не в лом провести пару-тройку месяцев? И Витя сказал: ну, с Маринкой. Мне это было дико лестно.
Когда снимались первые кадры, у меня в голове была одна мысль: как бы не подвести всех. И получилось — я этой камеры вообще как-то не замечала. А уж в свободное время все было прекрасно. Нас окружали чудесные и очень гостеприимные люди, вокруг все цвело, горы манили. Перед первой поездкой в Питер я купила на базаре две корзины невероятно душистых яблок апорт и привезла маленькому Саше — сыну Вити. В общем, все было очень непринужденно и на дружеской волне.
— Во всяком случае, я этого не понимала. Мы просто хорошо проводили время. Но когда мы приехали в Алма-ату, в подземном переходе было крупными буквами написано «ЦОЙ» — мы обалдели.
Недавно отмечалось 30-летие «Казахфильма», и нас всех позвали в Алма-ату — из живых не приехал только Петя Мамонов. А вместо Вити был Саша Цой. Мы пробыли там несколько дней, гуляли в горах и в какой-то момент у меня возникло ощущение, что слегка подъезжает крыша: все то же самое и… Саша. Внешне он на Витю не так уж похож, но движения, пластика, мимика… Мы много с ним говорили о музыке — наши вкусы совпадали. И я поняла, как сильно люблю всех этих людей.
— Неужели и наркоманку со всеми ломками вам не трудно было изображать?
— Мне сказали, что сделать, и я повторила. У меня был консультант — главный нарколог Алма-аты. Рашид посоветовал «представь, что у тебя высокая температура» — я и покорчилась на диванчике.
Конечно, я и до этого видела наркоманов — в андеграундной среде они были, но достаточно интеллигентные: люди экспериментировали, покуривали — всего по чуть-чуть. Но среди группы «Кино» никогда и ничего подобного не случалось. Витя не нуждался ни в каких допингах — у него была очень мощная внутренняя энергетика. Ему не требовалось себя подгонять. У меня спрашивали, не была ли его смерть связана с наркотиками — я в это не верю.Он много работал, поэтому и заснул.
— Никто не хочет смириться с тем, что все так… просто! Все хотят видеть за смертью Цоя некую мистику…
— Мое мнение, с некой эзотерической точки зрения, он должен был уйти именно в тот момент. Он выполнил свою миссию и сказал все, что ему нужно было сказать. Так или иначе, но группа «Кино» в тот момент подошла к точке, когда она должна была распасться — уж на какое-то время точно. Это было всем ясно. В тот кризисный для всех период каждый пошел своей дорогой. У всех начались свои личные поиски…
— Сам Цой всегда утверждал, что ничего такого революционного в свои слова не закладывал, к революциям не призывал, а вон оно как вышло — что ни спел, все сбывается.
— Это как раз тот случай, когда человек сам до конца не осознает, что он проводит. Спустя годы, это стало совершенно очевидно. И он ушел рано, потому что ему тут уже нечего было делать. Я бы не хотела говорить громкие слова, но через Витю проходила некая Божья мысль, важные знания. Это как крышечку открывают и оттуда пошло-посыпалось. Он безусловно был проводником некой информации. И она была очень светлой, с созидательной энергией.
— Могли бы вы представить, каким бы он был в наше время?
— Не могу. Он был человеком своего времени. Но то, что говорят «Цой-жив», хоть оно и по-дурацки звучит, это так. В его текстах заложено такое количество смыслов и планов, что его присутствие до сих пор почти физически ощутимо. Каждый считывает свое — и простые ребята с банкой пива, и мыслители-философы. В простоте его текстов есть так много дверей и ходов, которые открываются лишь со временем. В этом и есть его гениальность.
— Как ваша дочь относится к творчеству Цоя?
— Лизе сейчас 23 года. Ее папа тоже был музыкантом, писал песни в очень популярной питерской группе «Петля Нестерова» — она была второй волной после «Кино». По-моему Лиза не особо слушает Цоя. Она вообще как-то самостоятельно и параллельно мне развивается — у нее свой путь.
— А фильм «Игла» она видела?
— Тоже не знаю. Послушайте, для меня это был эпизод. У меня даже был смешной момент на эту тему. Я отработала на радио четыре года, а в один день пришла — вся редакция выстроилась в линию и пристально на меня смотрит. Я решила, что-то случилось. А они: ты чего не сказала-то?! Я снова не поняла. Потом выяснилось, что накануне по телевидению показали «Иглу». На мою судьбу этот фильм не повлиял никак.
— Что было после «Иглы»? Наверняка вам предлагали еще роли?
— Меня приглашали на «Мосфильм», делали разные пробы, даже утвердили на роль в фильме по Агате Кристи. Но в этот момент «железный занавес» рухнул, и я буквально вырвалась наружу — уехала в Западный Берлин, который тогда был реально западным. Стену ломали уже при мне. Казалось, что за границей будет совсем иная насыщенная жизнь, но с годами выяснилось, что география — понятие совершенно не решающее.
Я вернулась, родила дочь и стала думать, что же делать дальше. Тогда как раз появились первые коммерческие радиостанции. Все мои друзья отправились туда работать. И я решила попробовать. Мы начинали еще до всяких компьютеров — это было очень интересно.
Потом эпоха бурного развития радио прошла. Я вернулась к своей профессии — занимаюсь дизайном интерьеров. Кроме того, никогда не уходила далеко от мира музыки — время от времени помогаю продвигаться интересным молодым командам. Это для меня не коммерческое занятие, а дело души.
— Вам нравится, когда другие музыканты исполняют песни Цоя?
— Не все. Есть группы, которые занимаются только этим — у них нет своего творчества. Мне это категорически не нравится. Но когда люди творчески наполнены и им есть, что сообщить, они как-то по-особому видят песни Вити и поют их — это не может не радовать. Мне нравится, как Цоя исполняет Земфира.
Кстати, моя любимая латышская группа Brainstorm очень красиво исполняет песню «Когда твоя девушка больна». Я даже как-то подошла к Ренару после концерта (нас никто не представил) и сказала: «Очень хочу пожать твою руку! Потому что, во-первых, ты очень солнечный, во-вторых, я — та самая девушка, о которой ты только что пел». Он был ошарашен, может даже подумал, что я слегка не в себе. Но я все равно его обожаю! Он — настоящее Солнце, я это сразу чувствую. Я мечтала бы лично заняться организацией концертов Brainstorm в Санкт-Петербурге.
— Как получилось, что Цой посвятил вам песню?
— Ничего такого. Это была дружеская шутка. Сидели люди, играли на гитарах. Я тогда встречалась с Каспаряном. И часто болела. Каспарян бегал вокруг меня с лекарствами, и Витя не мог его никуда вытащить из-за меня. Однажды вечером Витя в шутку стал мимо нот декламировать фразы. Посмеялись и пошли гулять. А песня зажила своей жизнью.
— С Каспаряном вам удалось сохранить отношения?
— Они мне просто родной человек. Мы с ним часто общаемся. И сейчас, когда он приехал в Латвию в составе группы «Ю-Питер» (играл с Вячеславом Бутусовым и Земфирой), мы все время вместе.
