Москва, 2020. Некий солидный дяденька за сорок пять в хайтековском стильном интерьере умывается и разговаривает вроде как сам с собой. Ан, нет; возле раковины стоит полупрозрачная штучка, на ней светится лицо собеседника. Дяденька идет из одного помещения квартиры в другое, на стенах возникает крупное изображение этого второго – китайца, которому наш герой рассказывает то, что желает рассказать иностранному журналисту для книги про себя.
«По-своему, Сяо, я безусловно счастлив», – говорит дяденька, играя словами и перефразируя классическое начало из романа «Анна Каренина»: «Все несчастные семьи несчастны одинаково, а счастливые – счастливы по-своему». (Толстой, вы помните, думал, что «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».) Мы узнаем, что Виктор Георгиевич Челищев – министр недр и ресурсов РФ; его, как ни странно, занимает нравственный аспект добычи полезных ископаемых. Но не в том смысле, что мы проедаем богатство будущих поколений или же природу губим, а совсем в ином.
Но я забежала вперед. Все то же утро, в кадре появляется женщина, спиной, оборачивается – на лице блестящая маска; женщина ее снимает и кладет на стол. Спустя мгновение выясняется, что маска – омолаживающая; замечательная экранизация косметического термина, дающего образ обмана, секрета, игры. Женщина – министерша; ее зовут Зоя; у них с мужем большая проблема – нет детей (формулируется так: «не может зачать», то есть, он не виноват?). И еще по жизни супруги озабочены тем, чтобы поглощать только здоровую еду. Потому что их цель – как можно дольше длить молодость.
И явно не ради того молодость нужна, чтобы дождаться детей; во всяком случае, эта обычнейшая мысль отчетливо не звучит. Все остальное у наших господ есть. Значит, как мы уж наслышаны давно, просто мода такая – на молодость. Она олицетворяет успех, существенный, скорый и легкий успех, а вот успех нынче – фетиш. И десять лет назад так было, и через десять лет, говорят авторы, так будет.
Позже мы узнаем ситуацию в стране 2020 года. Слоган – «Стремительная Россия»: глубоко запрятанная ирония: очевидно, старая дОбыча по-прежнему главенствует. Политический строй – экологическая демократия: сложно-иронично соотносится с «вегетарианской эпохой» и умножается на проращенные семечки, которыми завтракает министр. Общественное устройство – новые сословия: гражданам надо пройти некую тарификацию, чтобы занять определенное место в социуме (кушают ли они друг друга?)…
Но лезет в глаза самое эффектное: Россия весьма китаизирована. В Москве стеклянные небоскребы, как в Пекине, все учат китайский язык, по широченной трассе несутся бесконечные стада фур под указателем «Париж – Гуанчжоу» (это самый Юго-Восток Китая, чтоб вы понимали). По этой дороге на симпатичной машинке с эмблемкой почти как из фильма «Обитаемый остров» гоняется еще один герой фильма, Николай, таможенный офицер и лошадник.
Николай, как и уже знакомые нам супруги, а также Дмитрий, брат Зои, модный телеведущий (что-то среднее между райской птицей и попугаем со своим вдруг мнением), – все сплошь принадлежат высшему классу. «А что же нам всем надо? – Свободы, молодости, счастья», – говорит Зоя в самолете, летящем на Алтай в поисках не эликсира, но такого воздействия на организм, которое как раз и даст господам порцию здоровья и обновления телу и чувствам. Потому что, мы уже видели: скушно жене министра со своим супругом, государственным деятелем.
Прилетели. Видят – природа, высокое небо; восторгаются, Лермонтова цитируют. Видят и до крайности хамских мужичков-рвачей (народ = быдло), да только, похоже, вечную молодость они уже обрели.
По возвращении в Москву Виктор вроде бы даже молодеет на глазах, но в постели с женой им обоим по-прежнему уныло; жизнь его с Зоей, а также и жизнь Николая, идет вразнос. А вторая пара – Дмитрий и Анна – ради своего счастья отказываются от него на тридцать лет. Поступая так по примеру некоей девушки Таи, которая приехала с ними с Алтая ради встречи с любимым именно через три десятка годков в сквере у Большого театра. Трогательно так нам объясняют, почему у театра: все могло исчезнуть за эти годы – считайте: 1990-2020 – а Большой будет стоять вечно. Не ищите никакой аллюзии на бессмертие искусства, например, это пошлость; во фразочке один лишь намек на разрушение Москвы жадным капитализмом – даром, что в картине действуют его творцы и продукты.
В общем, почти всю сюжетную схему я вам пересказала, оставив за рамками этих заметок изображение ужасных, ужасных страстей. Убийства, секс, насилие разного рода, морально уродливые поступки, абсурдно претенциозные действия героев. Загадочные, необъяснимые эпизоды. И все это – в тщательно дизайнерской обстановке, чрезмерной, до рвоты великолепной, до смерти красивой. Ну, один пример: если лошади, то белые, а если герои, пардон, трахаются на пленере – то непременно в навозе.
Зачем? Мало понятно. То ли перед нами проблематика «Фауста»: какова цена остановленного мгновения? То ли речь о невозможности предугадать результат вторжения в организм новых технологий? Впрочем, сильнее оказываются соображения попроще – о выморочности этих людей и, может быть, элиты общества вообще.
Смотреть на экран неприятно, но 158 минут нашей собственной жизни утекают странно нескучно. Все время раздражаешься. В частности, простыми вопросами без ответа. Ну, прилетели герои на Алтай – почему вертолет не приземлился возле поселка на плоскогорье, а надо ехать еще и на автобусе? Или – зачем местным обитателям деньги, если у них «все есть» и большего им не нужно? Или – откуда у Зои два одинаковых платья, если одно из них – первое, купленное ей мужем?
Наличествует и «положительное» раздражение: эффектная, соответственно действию «безумная» съемка Александра Ильховского, словно выворачивающая каждый кадр наизнанку. И звучит, много звучит интересная музыка Леонида Десятникова, зависшая между оригинальностью и привычным, «как у всех»; о, это идеал и большое умение элиты данного сорта, стремящейся быть всегда «на уровне».
Что в итоге? А ничего. Царапанье по нервам, как в предыдущем памятном опусе тех же авторов – фильме «Москва» (2000), где кучка новых русских, с претензией на интеллектуальность, господ совершала экзотические действия в стерильно-красивых, дизайнерских декорациях, а нам пытались выдать движения их тел за слезы героев пьесы «Три сестры».
«Мишень» (задуманная в 2005-м, снятая в 2007-м) еще более абстрактна, и зря хочет тягаться с «Анной Карениной»: нового Льва Толстого из Сорокина и Зельдовича не вышло. Они словно заперлись в сталинских высотках, а граф знал: господа – часть народа, мысль народная и мысль созидательная заботили его так же, как и мысль семейная.
Можно не любить сухаря Каренина, но его департамент работал, в чем нет сомненья, а Виктор Георгиевич с подчиненными только и делают, что обсуждают некую видеопрезентацию. Скажете – вульгарные придирки, но если поступки большого начальника определяются одним лишь состоянием его левой пятки (ну хорошо, хорошо,- степенью сексуальной удовлетворенности), то перед нами биологический дизайн, а не драматическое произведение.
Трагедии Анны и Каренина противопоставлена не только жизнь Стивы и Долли, но, главным образом, Левина и Кити – Левина, которого ни от народа, ни от созидания не отдерешь зубами.
В «Мишени» народ – холопы или фрики; сами господа – мнимости. Главная пара – манерные скучающие бездельники без анамнеза. Вторая пара – голое «изображение» (телеведущий Дима эффектен, но ничем не наполнен, невозможно поверить, что он ТАК со своей кровью играет) и один лишь голос (занятие Ани – начитывать на аудиокассету уроки китайского); больше не знаем о них ничего. Третья пара (проигравшие на ипподроме) – вообще бледные тени… «Начальникам» с их близким окружением в нашем кино вообще не везет – упыри сплошь какие-то, мертвяки. Способ их изображения почти всегда – «актуальный» гламур, а не «устаревший» психологический реализм или вовсе допотопная социальная сатира, и не понять, как авторы-то относятся к своим лакированным персонажам?
И вот страшно далеки эти куклы от меня, зрителя. А поскольку концептуальной глубины и стройности в целом не хватает, ожидания от фильма не оправдываются. Начатое буксует и сворачивается во всю ту же узкую трубочку чертежа на ватмане. В схему, далекую от объемности.
Источник:
