Один умник, звали его Марсель Дюшан, в 1917 году решил поучаствовать в выставке. Он пошел в магазин сантехники, купил там писсуар, подписал его чужим именем и принес экспертному совету: вот-де мое произведение искусства — называется «Фонтан»! Что за чушь — подумали члены комиссии и от писсуара в экспозиции отказались, а на автора посмотрели скептически. И зря — «Фонтан» стал одной из главных работ в истории искусства ХХ века.
Все потому, что в нем была доведена до абсурда главная цель классического искусства — точное отображение окружающего. Писсуар стал верхом реализма, ведь никакая живописная копия не могла показать предмет лучше, чем это сделал он сам. Принося «Фонтан» на выставку, Дюшан еще и призывал подумать, что же делает искусство искусством, и предлагал свой ответ: все дело в подписи художника и контексте музея. Открыв эту закономерность, француз враз отменил необходимость создания работ художниками — с тех пор они могут объявлять искусством все, что им вздумается, и произведением в таком случае будет акт их творческой воли.
Идеи Дюшана развились в концептуализме, возникшем в США в 1960-е. Его основой стало положения о том, что главное в искусстве — не предмет, а идея. Задачей творчества при этом признавался поиск ответа на вопрос «что есть искусство», а эстетика отходила на второй план и отдавалась на откуп дизайну: для концептуалистов было важно, чтобы зритель воспринимал произведение в первую очередь интеллектуально.
«Быть художником значит вопрошать о природе искусства», —
говорил один из главных концептуалистов Джозеф Кошут.
«Мне нравится создавать новые смыслы. Они появляются там, где сходятся две известные сущности — например два слова, два изображения, или слово и изображение. Необходимо сопоставить две части настолько близко, чтобы образовалось подобие синапса — тогда рождается что-то новое. Конечно, может получиться чудовище доктора Франкенштейна, но иногда возникает третий смысл. Этот процесс меня захватывает», — говорил художник Джон Балдессари.
Еще одним коньком концептуалистов были языковые игры. Классический их пример — «Один и три стула» Джозефа Кошута: выставленные стул, его фотография в натуральную величину и словарная статья с определением этого предмета мебели. Кошут стремился показать сложные взаимоотношения между объектом, означающим его словом и визуальным образом.
Второй смысловой уровень работы — независимость смысла и визуальной формы: ведь даже если заменить сам предмет мебели, его фотографию и место показа, то суть произведения останется прежней.
Брюс Науман тоже работал с неоном. Его ироничные работы «None Sing Neon Sign» или «Run from Fear/Fun from Rear» подчеркивают взаимосвязь между значением слова, его звучанием и внешним видом.
В 1991 году Феликс Гонзалес-Торрес выкупил в Нью-Йорке 24 рекламных щита и расклеил на них фотографию пустой двуспальной кровати. У изображения не было никаких пояснений, и из-за появления в непривычном контексте оно получило множество интерпретаций — от размышления о любви и одиночестве до обращения к истории отношений художника с его недавно умершим от СПИДа любовником.
Другой работой с контекстом стало выступление Матье Лорета на французском телевидении. За некоторое время до участия в телеигре Лорет разослал знакомым приглашения посмотреть шоу. Когда в эфире ведущая спросила его, чем он занимается, Матье ответил, что он «мультимедийный художник», и тем самым превратил происходящее в срежиссированную реальность, а всю программу — в произведение искусства.
В отличие от других художественных течений, которые достигали своего пика и потом постепенно угасали в течение пары десятилетий, концептуализм не сдает свои позиции и сейчас. Премию Тернера — одну из самых престижных в мире — до сих пор регулярно присуждают за произведения концептуального искусства. Например, в 2001 году Мартин Крид получил награду за «работу 227» — пустую комнату, в которой включался и выключался свет.
В прессе тогда разразилась настоящая буря насчет того, можно ли это считать искусством (но мы-то знаем, что главная цель художника была именно в том, чтобы в очередной раз задать этот вопрос). Критики, которые все-таки соглашались описывать произведение, видели в нем единство и борьбу света и тьмы или бытия и небытия. Другие эксперты отмечали смещение фокуса внимания с объектов искусства на стены галереи, на которых они обычно выставляются. Вариантов интерпретаций было бесконечное множество, и это главная прелесть «работы», ведь автор в очередной раз избежал роли диктатора смысла и предоставил зрителю возможность самому осмыслить происходящее.
Через несколько лет после победы Крида Премия Тернера ушла к Саймону Старлингу за его «Shedboatshed» — деревянный сарай, который он превратил в лодку, сплавился в ней по Рейну и переделал снова в сарай.
Наблюдая за судьбой концептуализма, можно предположить, что художники и дальше будут расширять границы представлений о том, что может быть искусством, и действовать по завету создателя «Фонтана», которому спустя полвека вторил художник Дональд Джадд, говоря, что «ежели кто-нибудь назвал что-нибудь искусством, то это и будет искусство».
