В середине сентября на фестивале в Торонто показали «Хардкор» — снятый от первого лица научно-фантастический дебют Ильи Найшуллера, фронтмена группы Bitting elbows и режиссера. Картина получила главный приз в секции «Полночное безумие», сразу же обзавелась прокатчиком и уже точно выйдет на большой экран в 2016-м году. Незадолго до этого радостного событий мы поговорили с Ильей Найшуллером о внутренней кухне Голливуда, особенностях съемок от первого лица, отечественной научной фантастике и многочисленных камео.
Работа над «Хардкором» началась около двух лет назад, а премьера, кажется, планировалась еще на 2014-ый. Почему все затянулось, из-за чего фильм так долго делался?
Мы готовили перед этим другое кино с моим русским продюсером Екатериной Кононенко. Когда вышел Bad motherfucker, Тимур (Бекмамбетов – прим.ред.) предложил сделать такое же, только полный метр, и мы подумали: «Давай быстро закончим предыдущий проект и перейдем к новому фильму, серьезному». Мы думали, что за десять месяцев можем все сделать. Но потом я написал сценарий, и стало понятно, что вряд ли. Он стал фильмом. Раньше это была экспериментальная история, которая могла бы выйти в некоторых кинотеатрах — может быть, а вместо этого, он выйдет во всем мире.
Действительно ли в фильме есть ярко выраженный научно-фантастический элемент, а ведь с научной фантастикой в отечественном кино проблемы, вам нужно было эту тему дополнительно исследовать?
Научная фантастика прибавила работы с графикой. У нас сейчас в фильме 1250 шотов (кадров с графикой – прим.ред). И это, в принципе, огромное количество для маленького независимого русского фильма. С научной фантастикой больше всего проблем, или точнее — задач, появилось в продакшн-дизайне (разработка стилистического единства картины – от натуры для съемок до дизайна декораций – прим. ред): приходилось придумывать рабочие элементы. У нас в стране очень мало опыта научно-фантастического кино, и очень многие люди учились по ходу дела, прямо на нашем фильме: на уровне подготовки, на уровне строительства декораций, некоторых элементов, которые сильно усложнили жизнь. У меня были подозрения, что у нас не получится, но все получилось. И не только потому, что я так считаю. Когда я показываю фильм целиком или отдельные сцены, я задаю специальные вопросы про вещи, за которые переживаю. Задаю вопросы не только зрителям, а профессионалам, местным, из Америки, которые собаку на этом съели и не одну. И они говорят, что все хорошо. Финальным показателем являются западные рецензии, в которых говорят, что неожиданно продакшн дизайн «Хардкора» выглядит на уровне больших голливудских фильмов.
В ходе работы не возникало вопроса, почему жанр сай-фая переживает в России не лучшие времена?
А когда он переживал лучшие времена?
Был какой-то период, например, в 60-70-е, когда хоть что-то снималось.
Это жанр, для которого в первую очередь, кроме сценария, актерской игры и всяких вещей, которые у нас в стране могут получаться иногда хорошо, требуются дизайн, деньги и опыт. У нас в России он почти отсутствует. Думаю, что все упирается в реальность, в реальные возможности компании. У нас есть люди, которые могут придумать хорошую фантастику, есть люди, которые могут представить им интересные дизайнерские решение. Но «как это сделать?» — это уже совсем другой вопрос. Происходит столкновение с реальностью. Реальность просто обламывает амбиции, которые могут присутствовать у авторов.
Фильм от первого лица, естественно, наводит на ассоциации с компьютерными играми. Когда ты смотришь тизер, этот эффект усиливается вдвойне, потому что там действительно физика движения очень сильно напоминает шутеры. Понятно, что какая-то часть аудитории, которая состоит из геймеров, опционально из-за этого сходства пойдет в кинотеатр, но другая часть, для которой слово «видеоигры» звучит как ругательство, скорее всего, туда не пойдет. Надеешься ли ты как-то этот стереотип переломить?
Я надеюсь на очень многое. Я рассчитываю, что фильм найдет свою аудиторию. Конечно, хотелось бы, чтобы люди, которые относятся к видеоиграм как к ругательствам, тоже дали ему шанс. Думаю, самый сильный фактор продвижения — это сарафанное радио.
Я к фильму отношусь не как к видеоигре. Мы специально отошли от огромного количества идей: например что у нас будет процент хелса на экране (от английского health, здоровье персонажа в играх – прим. ред) и так далее. У нас нет такой фигни, как классический уровень в каждой стрелялке от первого лица, на котором объясняют, как использовать оружие, как прыгать и стрелять. В какой-то момент мы обсуждали с Шарлто (Копли – прим. ред), что было бы круто сделать такую штуку, но я решил, что тогда начнется низкий поклон видеоиграм. Зачем? Сам факт снятия фильма от первого лица — это уже поклон. И повторять его много раз, показывать людям «смотрите, я играю в видеоигры!», не надо. Главное, чтобы это работало как фильм.
Почему мы его уже делаем два с половиной года? Потому что понятно, что язык кино отличается от клипа. Вопрос был в том, как сделать, чтобы на клиповую эстетику, хорошо работающую в клипе, было интересно смотреть 90 минут в кинотеатре. Задача была непростая. И это решалось, но не с первой попытки все получилось идеально.
Не было дополнительных сложностей с тем, что мы видим все происходящее от лица главного героя? Ты упоминал в интервью, что был сознательный отказ от малейших его реплик. То есть одеяло перетягивают все второстепенные персонажи, и действием в кадре нужно компенсировать, что главного героя, по сути, нет, главный герой — это и есть зритель. Как это компенсировалось в итоге — экшеном, диалогами, харизмой актеров?
Харизма актеров стопроцентно присутствует — Шарлто тянул на себе тяжелую ношу. Нес и донес, слава богу. Я показывал как-то фильм Саше Барону Коэну и режиссеру его нового фильма, здесь, в Штатах, и он спросил: «Герой моргает?» Я говорю: «Да». – «Когда? Я не видел». — «Герой моргает — когда зритель моргает». Ты очень правильно сказал, что зритель — это и есть главный герой. И задача этого экспириенса была в том, чтобы не разрывать это ощущение. В чем уникальность данного проекта? Если бы он говорил, то это разрывало бы наше присутствие в голове героя. Был фильм 1947-го года, «Леди в озере» Монтгомери. Мне было его некомфортно смотреть, потому что была камера, а за камерой я слышал голос актера, который испытывал какие-то эмоции. Для меня фильм не работал: было интересно инновационное решение, но вот его речь выдергивала меня из происходящего. Вместо того, чтобы видеть эмоции актера, мне продавали это радиоспектаклем.
Слышал, что тебе интересна любая реакция на «Хардкор» как таковая — и критическая, и положительная. Вкупе с тем, что ты сейчас сказал, складывается впечатление, что какой бы ни был отзыв, ты все равно какой-то кайф от этого получаешь.
Конечно, мне намного приятнее реакция, когда людям нравится. Но я понимаю, что это, наверное, кино не для всех — кого-то будет обламывать насилие, это нормально. Я верю в поговорку, что «великое искусство должно разделять», а мне хочется верить, что я сделал великое искусство (улыбается). Нормально, если кому-то не понравится кино. Все субъективно. Мы все разные люди, где-то совпадаем, где-то не совпадаем. При том, что мне хотелось бы, чтобы «Хардкор» понравился всем, чудес не бывает. Так как я выкладываю вещи на Youtube давно (улыбается), после медных труб и острых кинжалов Youtube’а мне ничего не страшно. Пугает только мысль, что у людей не будет возможности посмотреть этот фильм, вот это страшно. Пусть лучше люди посмотрят, и им не понравится, чем они не посмотрят совсем.
Этим летом на «Кинотавре» был круглый стол с участием молодых режиссеров. Там Максим Кулагин, режиссер фильма «Угонщик» сказал, что он хочет снимать фильмы, как Тарантино, как Кэмерон — такое большое, хорошее, западное кино, для зрителей. А какие у тебя ориентиры в плане кино? Правильно ли я понимаю, что ты хочешь делать и искусство, и кино для большой аудитории, максимально возможной?
Это очень интересный вопрос, и у меня нет финального на него ответа. Думаю, ответом будет следующий проект или проект после следующего. Сейчас есть предложения, и я рассматриваю их. С одной стороны хочется, чтобы у фильма был шанс показаться максимальной аудитории, соответственно, я хочу снять кино, которое будет интересно в первую очередь мне, потому что я хочу его снять, ибо мне лично важна эта история. Я хочу снимать фильмы, которые люди будут смотреть в пятницу и помнить в понедельник. Это, наверное, самый честный ответ.
Ориентиры. Мне нравится приличное количество разных режиссеров. Мне бы хотелось делать фильмы, которые были бы доступными, но я никогда не буду делать тупое кино. Мне физически это будет некомфортно. Когда мне присылают очередной сценарий экшн-фильма, у меня глаза закатываются: «****, спасибо». Есть огромное количество жанров, чьим поклонником я являюсь. Правильно будет спросить меня об этом лет через пять. Даже не надо будет спрашивать — следующий фильм ответит сам за себя.
По поводу сценариев, которые присылают. Как я понимаю, у тебя уже есть агент в Америке, с которым ты работаешь. Как все это происходит? Откуда вообще возникает агент? Ты идешь по улице — и вдруг он к тебе подходит…
Нет, сразу после Motherfucker’а пришло огромное количество писем с желанием встретиться. Это были очень разные люди в Штатах. Мы приехали сюда через две недели после Motherfucker’а, и это была такая сказка: мальчик, который снял недорогой клип в Москве, вдруг сидит в этих огромных корпорациях. Агенты — это самые сильные люди в Голливуде, можно так сказать. Эти люди тебе говорят: «Мы сделаем тебе это, мы сделаем тебе то». Причем, сидит в комнате человек десять, представляют все топовые имена. И начинается гонка: когда что-то горячо, все пытаются это поймать. И не важно, что будет потом. Всем было плевать, а что ты будешь делать дальше. Мне повезло, что Тимур познакомил меня со своим агентом, который, во-первых, оказался очень взрослый и мудрый человек. А во-вторых, когда он озвучил, кого он еще представляет, я понял, что не может быть сомнений. У него там Майк Джадж, который сделал «Бивиса и Батхеда», все эти классные фильмы и сейчас делает сериал «Кремниевая долина», потом у него есть чуваки, которые сделали «Южный Парк», Мэтт Стоун и Трей Паркер; Пак Чхан Ук, кореец, который снял «Олдбоя», — один из моих любимых фильмов. Еще Тим Бартон, Бекмамбетов и финальная точка, после которой я понял «все, надо!», — у него Квентин Тарантино. Если человек справляется с Квентином Тарантино, то, естественно, он справится с Ильей Найшуллером.
Чем занимается агентство?
Фирма называется WME (William Morris Endeavor — прим.ред), они занимались всем, на что у нас нет людей, времени и сил. Я говорю: «Давайте попробуем в Торонто». — «Да, хорошо, мы организуем». Вся связь с фестивалем, все отправление — все они берут на себя.
Мы искали актера, когда еще не было Козловского, на роль злодея и рассматривали западных актеров. Они открывают свои списки — есть тридцатка людей, к которым можно обратиться, пятерку мы уже спрашивали теоретически. И там пятерка — мало того, что все классные, еще и мои любимые актеры. Но мы с одним поговорили, и я понял, что надо брать русского. И начались поиски. Данила появился в нашей жизни очень вовремя.
Когда фильм принял более-менее нормальную форму, я стал им его показывать, слушать мнения (тоже было очень интересно, причем очень конструктивно). И они присылают еще сценарии для будущих проектов, причем в большом количестве — я просто не успеваю читать физически. Все идет через них, специально, никто напрямую здесь не общается. Свои-то могут, но в принципе, это не очень правильно. Есть менеджер, есть агент — у них разные задачи, и мне очень повезло с моими.
По поводу актеров. Вот ты упомянул Козловского. В принципе, с кастингом, как я понимаю, очень повезло — в каких-то маленьких ролях и Шнуров, и Серебренников, и Парфенов…
Парфенова у нас нет. Мы снялись у него в передаче. Есть фотка, где мы в крови все стоим, — он нас расстрелял у себя на передаче, но в фильме его не было. Ты не первый спрашиваешь меня про Парфенова, и я уже думаю, что надо было пригласить его сняться. Было бы здорово.
Были ли какие-то сложности в работе с актерами? С тем же Козловским. Или ты быстро нашел общий язык со всеми артистами?
Скажем так, сложностей ни с кем не было. Все профессионалы. Мы не были уверены, возьмется ли Козловский. Типа, «Данила, мы делаем крутой проект, иди к нам». — «О, я как раз свободен, побежали». Он относится к кастингу и своим проектам очень серьезно, не тратит время, грубо говоря, на фигню. Времени у чувака нет. Надо понимать, что когда нужно было срочно сделать его озвучку, он сказал: «Есть два дня в ноябре, есть два дня в конце июля»… У него все расписано, я не знаю, когда чувак отдыхает. Вернее, я знаю: он вообще не отдыхает. С его музыкальной программой, со съемками — это все очень сложно. Человек подписывается на проект после того, как я показываю ему сценарий, маленькие куски фильма, базовые отрезки и говорю «включи фантазию, будет примерно вот так». После того, как человек соглашается, он включается и еб*шит. И так все. Когда мы с Шарлто встретились в Берлине, я показал ему последний вариант сценария, мы все обсудили, и он сказал «да». И у нас от начала до конца была крутая совместная работа. Я просто режиссер, который любит актеров, я понимаю, что если нет актеров — нет ничего. Есть методы, когда актеров пытают, мучают, чтобы получить результат. Я не считаю, что это обязательно. Я работал на площадках, где режиссеры вели себя замечательно, и где режиссеры вели себя не очень замечательно, и мне, конечно, нравится первое. Мне кажется, это не так сложно, и…
Источник:
