Ирина Лагунина: Одну картину американского художника Гранта Вуда видели все. На ней с почти фотографической четкостью изображен суровый немолодой фермер с вилами в руке и рядом – фермерша с поджатыми губами и с брошью на строгом платье. За их спинами виден домик с чердачным окном готической формы. Картина называется «Американская готика». Она написана в 1930 году, и с тех пор только «Джоконду» репродуцировали, копировали, пародировали и обыгрывали чаще, чем эту картину. Она даже была изображена на марке в Арабских эмиратах. О творчестве художника Гранта Вуда и его Америке рассказывает Марина Ефимова.
Марина Ефимова: «Американская готика» стала неофициальным символом Америки, для одних – пуритански серьезным, для других – любовно насмешливым, для третьих – обидно саркастическим.
Грант Вуд прожил всю жизнь в штате Айова. Надолго выезжал оттуда дважды: один раз во Францию, один раз в Германию. И его удивительные пейзажи Айовы и портреты ее жителей носят на себе заметное влияние сначала французских импрессионистов, потом Дюрера, Мемлинга и Отто Дикса, и всегда – эстетики Айовы, увиденной влюбленными, но лукавыми глазами.
«Семейная легенда относит начало художественной жизни Гранта к двухлетнему возрасту. Он ужасно вел себя в гостях, дрался, ревел, не давал взять себя на руки – до тех пор, пока тетка не схватила его в охапку и не начала показывать ему развешенные по стенам олеографии. Мальчик замолк, успокоился и, не отрываясь, смотрел на картины. Уже через год мать увидела, как он рисует огрызком карандаша короткие арки, в которых, присмотревшись, она увидела отчетливые силуэты куриц».
Это – довольно сложный вопрос. Отец Гранта (фермер) был суровым человеком – не столько религиозным, сколько моралистом. Он разре-шал детям читать Диккенса, но вышвырнул из дома сказки братьев Гримм, потому что не терпел выдумки. Неизвестно, как сложилась бы судьба Гранта, если бы отец не умер, когда ему было 10 лет. Но мать, остальная родня и сосе-ди простодушно восхищались способностями мальчика. Он рисовал коров, кукурузы, цветы, своих любимых куриц. Он оформлял в школе «Книгу года», он делал цветы из накрахмаленной бумаги и дарил их пожилым женщинам… Он подбирал на свалках обрезки металла и сооружал смешные скульптурки. Но все равно остается вопросом, как он преуспел в Айове, где на художника смотрели как на неудачника. Это считалось не мужским делом, а дамской забавой. Ему было нелегко даже самого себя убедить в том, что он – художник.
Владелец похоронного бюро Дэйв Тёрнер покупал картины Вуда. Кроме того, он бесплатно поселил Гранта и его мать в квартире над своим гаражом, где они прожили лет десять. А директор школы мисс Прескотт скрепя сердце наняла его вести уроки прикладного искусства. И эта помощь оказывалась ему еще до всякой славы, с самого начала.
«Дэйв Тёрнер привез его в Де Мойн декорировать свой новый офис. Грант стоял, раскачиваясь, перед начатой росписью, но, вдруг, спокойно сказал: «Мне надо уезжать, я забыл про встречу с миссис Дуглас». После секундной паузы Дэйв понял, что визит связан с дорогостоящей работой, очень важной для Гранта. «О кэй, — сказал он, хватая ключи от машины, — мы еще успеваем на вокзал. Когда они проехали полпути, Грант опять задумчиво сказал: «Я забыл вещи в клубе». Дэйв нажал на тормоза, развернулся и помчался назад. Когда Грант показался в дверях клуба, он даже, кажется, немного торопился, но как только он хлопнулся на сиденье, он сказал с долгими остановками, словно диктуя телеграмму: «У меня… нет… денег». Тёрнер нашарил в карманах всего несколько долларов. До поезда оставались считаные минуты. Тогда он выскочил из машины, влетел в ближайший ресторан и сказал: «Я – Дэйв Тёрнер, владелец похоронного бюро в Сидер-Рэпидс. Мне позарез нужны 25 долларов. Можете мне одолжить?». И хозяин, секунду помедлив, залез в кассу, вынул деньги и отдал Тёрнеру».
Но в одном Грант Вуд был с детства целеустремлен и деятелен: в своем рвении учиться у мастеров. Во время школьных каникул он уехал в Миннеаполис с 15-ю долларами, зная лишь имя учителя, у которого хотел позаниматься. И нашел его. Правда, денег хватило только на неделю занятий. В начале 20-х годов, когда Гранту было под 30, он на таких же птичьих правах отправился в Париж.
Он был изобретательным бедняком. Вдвоем с другом, тоже художником Марвином Коуном, они ночевали в общежитиях, зарабатывали чем придется, питались чем бог пошлет… словом, жили как живут студенты в Париже. Там он писал, подражая стилю импрессионистов, но его работы были вполне профессиональными, и он даже добился персональной выставки в ма-ленькой, но престижной галерее. Правда, успеха выставка не имела.
«Я, было, поддался идее молодых французов: сидеть в «Ротонде» и ждать вдохновения. Но потом признался себе, что мне лучшие идеи приходили тогда, когда я доил коров. И я вернулся в Айову».
После Парижа (и заезда в Италию) Грант Вуд преобразился: он стал смотреть в глаза и свободнее говорить. Его студия над гаражом Тёрнера превратилась в клуб, где собирались художники и бизнесмены, коллекционеры и актеры местного театра, заезжие знаменитости и безвестные любители, гордые бедняки и скромные богачи. На столе всегда дымились два блюда: с «хот догами» и с картофелем.
«В студии было принято спрашивать: «А вы с чем работаете?» — потому что все работали кто по металлу, кто по дереву, кто по стеклу. Однажды заезжая художница спросила у соседа по столу, с чем он работатет. Тот замялся и сказал, что работает с бакалеей. Он постеснялся признаться, что является совладельцем гигантской фирмы по изготовлению овсяных хлопьев».
В середине 20-х Вуд занимался декорированием домов. Два портрета 1925 г. — «Джон Тёрнер, пионер» и «Женщина с растением» — стилистически стоят на распутьи между ранним и зрелым периодами художника. Главным, что он вывез из Парижа, была широта взгляда, способность посмотреть на родной мир со стороны. В его любви к Айове появилась ирония, но он еще не нашел способа ее выразить.
Преображение началось (даже — случилось) за 13 лет до смерти художника – когда ему было 37 лет. Сидер-Рэпидские власти заказали ему огромный витраж для Сити Холла, и изготавливать его Вуд в 1929 году поехал в Мюнхен, где работали лучшие мастера. И там в «Старой пинакотеке» он увидел Дюрера и Мемлинга.
«Он увидел то, чего годами хотел добиться сам: картины, созданные не под влияинем взрыва эмоций, а задуманные и терпеливо выписанные осторожными, неторопливыми мастерами, наносящими мелкими кистя-ми бесконечные слои почти прозрачных красок, мастерами, влюбленными в детали не меньше, чем в общую идею».
Он часами смотрел на работу художников-копиистов, использующих технику мастеров Ренесанса, и учился.
В Германии Вуд открыл для себя и современных немцев, прежде всего Отто Дикса с его четкой деталированной живописью, ушедшей от трагической небрежности экспрессионизма. И Грант Вуд, как губка, стремительно впитал в себя оба стиля – старых немецких мастеров и современных. Это был сильнейший толчок для развития его собственного зрелого стиля.
Первой была картина «Стоун-сити». В ней уже видны круглые холмы, четкие, словно на моделях, домики, шарики деревьев, ровные ряды посадок, извилистые ленты дорог и фантастической интенсивности цвет, особенно зеленый.
«На выставке в Айова-сити люди стояли перед картиной, но реагировали неуверенно. Вуд увидел фермера, который долго смотрел и качал головой. Художник подошел. Фермер повернулся к нему и сказал с осуждением: «Разве кукуруза вырастет на таком крутом склоне? За этот участок я бы не дал и 35-ти центов за акр».
1930 год принес «Американскую готику». Она была показана на выставке в чикагском музее «Institute of Art» и, как говорится, в одну ночь сделала Гранта Ву-да всеамериканской знаменитостью. Музей сам купил ее у автора за 300 дол. Пока слава его разносилась по стране, Грант Вуд кончал дизайн частного дома в Сидер-Рэпидсе. Он абсолютно терял интерес к картинам, которые закончены.
Период с 1931-го года по 1935-й создал художника Гранта Вуда. В 31-м была написана «Ночная скачка Пола Ревира» — вторая по популярности картина Вуда. Как и некоторые последующие работы художника, ее можно было бы назвать «американским примитивом», если бы не глубокие ренессансные краски, и если бы не интеллигентная ирония ее содержания. (Кстати, в России название картины было переведено как «Полуночная верховая прогулка Поля Ревира» — в то время, как этот бостонский гонец проскакал галопом в ночь на 18 апреля 1775 года от Бостона до Ланкастера, предупреждая всех о высадке англичан). Эта картина, на которой изо-бражена самая длинная дорога в истории живописи, похожа на иллюстрацию для детей: Поль Ревир мчится на лошадке, списанной с деревянной игрушки… домики, из которых выскакивают люди в ночных рубашках, так ярко освещены, словно в них горит электричество… и все настроение картины – тревожно сказочное. Вуд наполнил эмоциями геометрию.
Вуд страстно хотел запечатлеть знакомую ему жизнь и людей, которых он знал. Таких художников было в Айове несколько. И их домашняя, по преимуществу реалистическая, по преимуществу патриотическая живопись получила название «регионализма». Включили в это направление и Вуда, не понимая разницы. В отличие от чугунной серьезности регионалистов, Вуд относился к Айове со смесью нежной любви и сарказма.
Да, достаточно вспомнить его портреты 30-х годов, особенно чудную картину «Дочери революции» — три старые дамы с поджатыми губами, одна — с чашечкой в куриной лапке… Но, ведь, такая сложность отношения — признак таланта.
О да. К тому же его Америка не была современной ему Америкой. Это была страна даже не его детства, а его детской мечты. За это, кстати, его критиковали в 30-е годы Депрессии. «Где на ваших картинах нищета, занесенные песком фермы, горе?..» На его картинах — идеальный мир. В нем нет неукрощенной природы, она — под контролем человека… человека, но не машин. На его картинах нет тракторов, только лошади, плуги, стога — видение 19 века.
Только на одной картине Вуда изображены автомобили — «Смерть на дороге Ridge Road». Безлюдная сцена автомобильной аварии: яркозеленое поле, огромный черный грузовик, яркокрасный легковой автомобиль с выпученными фарами. Совершенно трагическая вещь. Она написана в 1935 году, в год смерти матери.
Слава вынесла Гранта Вуда из его мира: из материнского гнезда, из холостой жизни, из родного Сидер-Рэпидса. Друзья пытались его удержать, но он женился и принял предложение преподавать в университете города Айова-Сити. И то, и другое имело для него трагические последствия.
У него сложились тяжелые отношения с университетскими профессорами, историками искусства. В своих лекциях они отдавали безусловное предпочтение авангарду, абстракционизму и другим новейшим художественным течениям. Для них Вуд был деревенщиной. Кто-то сказал, что его картины годны только для провинциальных антикварных лавок. Главным его врагом был профессор Хэрстон Дженсон. Дженсона уволили за то, что он повел студентов на выставку Пикассо, и профессор подозревал Вуда в участии в заговоре. Его подозрения не подтвердились, но ненависть не угасла. Позже Дженсон написал учебник истории американской живописи, по которму учились много поколений, включая моё. Гранта Вуда он даже не упомянул, тем самым начисто исключив его из картины. Разумеется, Вуд совершенно не соответствовал художественному модернизму 20-го века.
Более того, Дженсон страшно затруднил защиту Вуда, когда в статье, изданной в 1942, военном, году, написал, что национализм Вуда похож на художественный стиль, одобренный нацистами.
Только в 80-х годах, благодаря работам искусствоведа Ванды Корн, Вуда вспомнили. Сейчас, когда увлечение модернизмом увядает, есть шанс, что его не поддающееся классификации творчество перестанут упрощать.
Последние его годы были тёмными: он практически выгнал жену из дома, он отказывался видеть старых друзей, обидел даже Дэйва Тёрнера… Но его работы этого времени были поразительны и обещали новый этап творчества. В начале 40-х он сделал 4 зимних пейзажа, из которых два незабываемы: «Январь» с какими-то японского вида рядами занесенных снегом шалашей, и «Февраль» — литография на камне. По ночному снегу к колючей проволоке ограды приближаются три чёрных лошади, трагические, как сама смерть.
