…Зимний дворец был обречен. Все левое крыло уже превратилась в большую огнедышащую жаровню, и пламя быстро шло из комнаты в комнату, набрасываясь на новые и новые стены. Все окна были теперь озарены, черный дым вытягивался через крышу, и то, что еще не горело, должно было загореться с минуты на минуту. В воздухе, дрожащем от жара, танцевали искры, сияя как миллионы светляков.
Наверное, часть дворца еще можно было бы спасти, но у спасателей уже не было воды. Вернее, ее было очень мало, и не хватало рабочих рук, что бы таскать воду ведрами из Невы. Испуганная толпа простолюдинов и господ, дворцовых слуг и важных сановников, металась по двору без всякого смысла, кричала, причитала и рвала на себе волосы от отчаяния, только мешая тем, кто еще надеялся хоть что-то спасти.
Никто и не заметил, как из подъезда другого крыла Зимнего дворца, еще не объятого пламенем, выбежала служанка, прижимая к груди сверток с новорожденным младенцем. Она подбежала к стоявшей поодаль простой крестьянской повозке, запряженной парой невзрачных лошадок. Мгновение – и она уже исчезла под холщовым пологом, натянутым над телегой. Кучер свистнул, и лошадки резво тронули с места, унося прочь из Санкт-Петербурга того, чье рождение и стало причиной пожара, едва не уничтожившего вместе с Зимним дворцом и добрую половину столицы империи.
Пройдет еще несколько дней, и из-за этого ребенка содрогнется и сама Российская империя.
Безусловно, принцу Карлу Петеру Ульриху было бы лучше стать шведским королем. Судьба одарила этого мальчика необыкновенным сочетанием царственной крови. Его отцом был герцог Карл Фридрих фон Гольштейн-Готторп, матерью — русская царевна Анна Петровна. И он был внуком одновременно Петра Великого и его извечного противника, шведского императора Карла XII, что отразилось в имени принца, соединившем в себе имена двух дедов.
Мать принца скончалась от чахотки ровно через два месяца после его рождения. Отец, которого современники описывают как слабого и хилого человека, умер, когда Кару исполнилось десять лет. Мальчика взял под опеку его двоюродный дядя Адольфа-Фридрих, епископ Любекский, и мальчик вырос в тиши монастыря, не зная, что за ним начали настоящую охоту две могущественных сверхдержавы.
Особенно старалась заполучить принца его тетка Елизавета Петровна, только что занявшая в результате военного переворота престол Российской империи. Дело в том, что по существовавшим тогда законам престолонаследия у юного Карла Петера Ульриха было больше прав на русский трон, чем у самой Елизаветы, считавшейся в глазах европейских монархов узурпатором. И новая императрица приложила массу усилий, что бы первой заполучить Карла и, посадив опасную «птичку» в золотую клетку, обезопасить себя. Тем более, что за Карла сражались и шведы. Как раз в те годы новый лантмаршал Швеции Карл Эмиль Левенгаупт развязал новую русско-шведскую войну, планируя вернуть территории, отнятые у шведов в начале XVIII века. Агитируя русских солдат переходить на сторону шведов, Левенгаупт распускал слухи, будто бы его поход на Петербург вызван лишь желанием «освободить» народ от тирании Елизаветы и посадить на трон «истинного» царя.
Но Елизавета Петровна обыграла шведов: посланные ей дипломаты тайно прибыли в город Киль и под именем «графа Дюкера» вывезли 13-летнего принца в Россию. Здесь он был крещен в православие под именем Петра Федоровича — будущего императора Петра III.
Престола ему пришлось ждать 20 лет.
Юность наследника прошла под самым строгим надзором властной тетушки-императрицы и многочисленных педагогов, которые за малейшую провинность лишали будущего императора еды и нещадно секли розгами.
Когда Петр повзрослел, ему подарили старый дворец Меншикова в Ораниенбауме. Когда-то это роскошное имение было конфисковано в казну, но потом пришло в совершеннейший упадок. И от скуки Петр, выписав из Германии архитектора Мартина Гофмана, велел сломать старый дворец и построить новый – замок Петерштадт, своего рода столицу его «Маленькой Голштинии, которая располагалась на берегах большого пруда, получившего название «Увеселительного моря».
Конечно, Петр уже не очень хорошо помнил свою родную страну, но это государство казалось ему потерянным раем, и он попытался хотя бы выстроить в зримой форме на земле Ораниенбаума свою мечту об этой идеальной стране, где бы он мог быть счастлив. В эту «Голштинию» можно было попасть только переплыв пруд на парусном кораблике, для которых была специально оборудована пристань. От пристани в глубь парка шли аккуратные дорожки, посыпанные гравием. Все они сходились у главных ворот Петерштадта – настоящей крепости, возведенной по всем законам фортификационного искусства тех лет. Земляные бастионы формировали правильный пятиугольник, окруженный рвами с подъемными мостами. Позади них, повторяя ту же форму, построили казармы для солдат, дома офицеров, арсенал, пороховой погреб. В центре Петерштадта располагалась резиденция наследника и лютеранская кирха – месте с Петром в крепости жили более 600 солдат и офицеров из Голштинии – его личная охрана и одновременно «потешный» полк, который чуть ли не ежедневно устраивал военные парады.
Один из таких парадов описал Андрей Болотов, ученый и писатель, преподававший наследник историю философии. «Не успел я молвить слова два-три, — писал Андрей Тимофеевич, — как сделавшийся на улице . шум привлекает нас всех к окнам, и какая же сцена представилась тогда глазам моим! Шел тут строем целый деташамент (т.е. отряд) гвардии, разряженный, распудренный и одетый в новые тогдашние мундиры. Но ничто меня так не поразило, как идущий перед первым взводом низенький и толстенький старичек с эспантоном (пика двухметровой длины) и в мундире, унизанном золотыми нашивками, с звездою на груди и голубою лентою под кафтаном…»
Помимо парадов Петр увлекался «кукольной комедией» – театром марионеток и пытался создавать новые костюмы. Наверное, из нег мог бы получиться толковый модельер или дизайнер – по крайней мере, именно Петр первым в России стал прививать вкус знати к новомодному тогда экстравагантному стилю рококо. Андрей Болотов даже описал свое первое впечатление от новых мундиров солдат «потешного» полка, дизайн которых придумал сам будущий император. «Все они были в новых своих мундирах … Истинно засмотрелся я на разноцветность и разнообразность оных! Каких это разных колеров тут не было! И какими разными и новыми прикрасами не различены они были друг от друга! Привыкнув до сего видеть везде одни только зеленые и синие единообразные мундиры и увидев тогда вдруг такую разнообразицу, не могли мы довольно начудиться…»
По сути, единственным серьезным делом, которое императрица доверила своему наследнику, было шефство над Сухопутным кадетским корпусом – самого первого в России. И Петр Федорович очень серьезно подошел к своим обязанностям – в кратчайшие сроки он выбил для кадетов новую форму, амуницию и учебные пособия. И даже периодически возил своих воспитанников на выступление оперного театра в Ораниенбаум, что бы будущие офицеры с самого начала были разносторонне образованы.
Летом 1745 года Елизавета решила, что наследнику пора заняться более осмысленным занятием, чем игры в солдатики. Наследник, которому минуло уже 23 года, должен был жениться. Причем, невесту она подобрала лично – это была 14-летняя принцесса Софья Фредерика Августа, дочь Анхальт-Цербстского курфюрста, которая своему будущему мужу приходилась троюродной сестрой. Приняв православие, Софья Фредерика Августа превратилась в великую княжну Екатерину Алексеевну.
Молодожены ни дня не любили друг друга. Она его считала дурно воспитанным подростком, инфантильным солдафоном, не обладавшим и каплей рассудка.
Она же казалась жениху скучной и упрямой занудой, самовлюбленной и заносчивой стервой, вообразившей, будто бы на всем свете нет никого умнее нее.
Петр Федорович не имел никакого желания соблюдать условности этого политического брака.
Прямо на глазах супруги начал заводить романы с ее фрейлинами. «Помню, он мне сказал, между прочим, что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра, и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе, — много лет спустя писала императрица Екатерина в своих мемуарах. — После чего он сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы; что ему хотелось бы на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает».
За две недели после свадьбы Петр завел роман с некой девицей по фамилии Карр из свиты императрицы Елизаветы. Его пренебрежение к молодой жене было столь очевидно, что тетка была даже вынуждена удалить его возлюбленную из дворца, срочно выдав ее замуж за одного из князей Голицыных.
Следующей пассией Петра стала принцесса Курляндская, дочь герцога Эрнста Иоганна Бирона. «Она не была ни красива, ни мила, ни стройна, ибо она была горбата и довольно мала ростом, но у нее были красивые глаза, ум и необычайная способность к интриге, – вспоминала Екатерина. – Великий князь (т.е. Петр Федорович) не отходил от нее ни на шаг, говорил только с нею,— одним словом, дело это быстро шло вперед в моем присутствии и на глазах у всех, что начинало оскорблять мое тщеславие и самолюбие; мне обидно было, что этого маленького урода предпочитают мне».
Словно в продолжение программы унижения жены Петр соблазнил и всех личную фрейлину свой супруги Марфу Шафирову. Следом он завел роман с графиней Тепловой. Кроме того, как писала Екатерина, его пассией стала и некая немецкая певичка Леонора, которой он оплачивал все расходы.
Ну, а что же Екатерина?
Она тоже стала заводить себе любовников на глазах у всего двора. И самым известным ее фаворитом стал Сергей Васильевич Салтыков – камергер и блестяще образованный дипломат, которому благоволила сама императрица Елизавета. Собственно, она, раздосадованная тем, что Екатерина уже долгое время не может забеременеть, и подсказала Салтыкову приударить за невесткой.
«Ему было 26 лет; вообще, и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся, — вспоминала Екатерина. — Он нарисовал мне картину придуманного им плана, как покрыть глубокой тайной, говорил он, то счастье, которым некто мог бы наслаждаться в подобном случае. Я не говорила ни слова. Он воспользовался моим молчанием, чтобы убедить меня, что он страстно меня любит, и просил меня позволить ему надеяться, что я, по крайней мере, к нему не равнодушна…»
Словом, не стоит удивляться тому, что когда на девятом году совместной жизни — 20 сентября 1754 года — Екатерина родила наследника, названного Павлом, при дворе пошли слухи, что настоящим отцом будущего императора является граф Салтыков. Косвенно эти слухи подтверждались и тем, что сразу же после рождения Павла сам Салтыков был удален от двора и, получив генеральский чин, послан с дипломатической миссией в Швецию. Придворные понимающе ухмылялись – понятно, что опытная интриганка Елизавета вовсе не хотела, что бы кто-нибудь мог случайно уловить сходство между новорожденным царевичем и новоиспеченным генералом.
В тоске по Салтыкову Екатерина завела роман с польским дипломатом Станиславом Понятовским. Отношения с Понятовским не были секретом для Петра, и когда в 1757 году Екатерина родила дочь Анну, он ядовито заметил: «Бог знает, откуда моя жена берет свою беременность; я не слишком-то знаю, мой ли это ребенок и должен ли я его принять на свой счет».
Но самой большой любовью императрицы стал поручик лейб-гвардии Измайловского полка Григорий Орлов.
В то время Григорий Орлов был в своем роде самым легендарным персонажем петербургского бомонда. Гигантского роста, широкоплечий, с длинными мускулистыми ногами и торсом, словно вырубленным из камня, он заметно выделялся среди всех гвардейских офицеров. О его подвигах был наслышан весь свет. В сражении при Цорндорфе Орлов проявил не только отвагу, но и удивительную выносливость. Вокруг него падали убитые и раненые, а он бросился в самую гущу схватки, под смертоносную прусскую картечь. Заметив, что Григорий упал, боевые товарищи стали кричать ему, чтобы он спасался. К их изумлению, Орлов встал и вместо того, чтобы выбираться в безопасное место, вернулся в строй. Три раза Орлов был ранен, но из боя не вышел, а, напротив, взял в плен графа Шверина, адъютанта императора Фридриха Великого. Орлов сопровождал графа и в Санкт-Петербург, где пленника поселили в одном из лучших домов.
Но подвиги Орлова не ограничивались, как говорили, только военным поприщем. Вместе со своими братьями Иваном, Алексеем, Федором и Владимиром, также служившими в Измайловском полку, Орловы прославились и как первые кутилы и охотники за прекрасным полом.
В 1760 году Орлов стал адъютантом всемогущего графа Петра Шувалова – среднего из трех братьев Шуваловых, державших в кулаке все финансы и экономику России. Все боялись Шуваловых, и тем более было неожиданным известие, что новый адъютант начал свою службу с того, что соблазнил любовницу своего начальника Елену Куракину, считавшуюся первой красавицей двора. Весь свет только и говорил про отважного Орлова, который, презрев гнев графа, дерзко похитил «прекрасную Елену». Но еще больше сплетников поразил тот факт, что через пару недель Орлов бросил Куракину ради другой любовницы, имени которой никто не знал.
Новой пассией великолепного Орлова и была Екатерина, влюбившаяся в великолепного «русского геркулеса» с первого взгляда. И на этот раз Григорий постарался стать для Екатерины не просто очередным романтическим увлечением, ведь он прекрасно понимал, что его роман с царицей стал редкой возможностью достичь самого высокого положения в обществе. И в сентябре 1760 года Екатерина поняла, что она беременна. И на этот раз ее венценосный супруг имел все основания для гнева – после смерти в 1659 году их двухлетней дочери Анны, их отношения с супругой окончательно разладились, и с тех пор он ни разу не заходил в спальню Екатерины.
Конечно, царица была уже опытной женщиной, прекрасно знавшей, как скрыть беременность от окружающих. К тому же, дело значительно облегчалось и тем обстоятельством, что к тому времени Петр Федорович потерял всякий интерес к дворцовым сплетням и амурными интрижкам. Все свое время он проводил в личных покоях императрицы Елизаветы, которая, словно предчувствуя близкий конец, стала усиленно готовить племянника к бремени управления государством.
Императрица Елизавета умерла 25 декабря 1761 года – сразу же после праздничного обеда во дворце Петергофа в честь Рождества. Ее смерть не стала неожиданностью для придворных – весь последний год болезни мучили императрицу, и она все больше времени проводила в постели, больше уже не показываясь на балах и куртагах, до которых прежде она была большой охотницей. Поэтому передача власти прошла буднично: пока слуги готовили тело покойницы к последнему путешествию в столицу, митрополит Новгородский Димитрий Сеченов привел к присяге нового императора Петра III.
